Но воспоминания других участников событий позволяют сделать другие выводы о действиях белорусской элиты. «В понедельник (28 апреля — [censored]) я вышел на работу, ко мне прибежали с вопросами коллеги по работе, — рассказывал в интервью поэт Геннадий Буравкин, тогдашний председатель Гостелерадио БССР. — Я позвонил в ЦК партии — никакой информации. (…). Вскоре об аварии на ЧАЭС рассказало иностранное радио, в том числе и польское. Оно сообщило о радиоактивных выбросах, а людям рекомендовали покупать в аптеках йодистые препараты». В конце концов Буравкин сумел поговорить со вторым секретарем ЦК КПБ Геннадием Бартошевичем. «Люди звонят, что им отвечать?» — спросил Буравкин. «А ничего не отвечать! Не лезь, куда тебя не просят. Нам не нужна паника!» — ответил Бартошевич. «Тогда самое главное было, и нам это долбили, как дятлы: «Только бы не было паники!» — вспоминает о событиях тех дней Буравкин.
29 апреля об аварии узнали поэты Нил Гилевич и Максим Танк (тогда, соответственно, первый секретарь правления и председатель правления Союза писателей Беларуси), которые находились на приеме у Слюнькова. Заметим, что М. Танк являлся тогда членом ЦК КПБ. Значит, входил в партийную элиту, которая не имела никакой информации.
Подтверждение этому — запись в дневнике Танка от 1 мая 1986 года: «Аварыя на электрастанцыі ў Чарнобылі. Пакуль што не ведаем, што нам пагражае. Больш гаворыцца аб тым, як гэта выкарыстоўваецца Захадам для антысавецкай прапаганды і што ад нас адклікаюць усіх замежных студэнтаў і турыстаў і г. д.».
Как утверждал Нил Гилевич, после них к Слюнькову прорвался В. Нестеренко с намерением «патлумачыць начальству, якая страшная бяда абрынулася на нас». Как вспоминал Нестеренко, его доклад о последствиях аварии не произвел впечатления на Слюнькова: «Не надо устраивать паники. Мне сообщили об аварии на ЧАЭС. Но пламя погасили, там идут восстановительные работы (…)». Я продолжал настаивать на необходимости введения чрезвычайных мер". Во время разговора с Нестеренко глава Беларуси позвонил Ковалеву и попросил срочно принять ученого. «На это Ковалев ему ответил: надо приказать Нестеренко, чтобы он убрал из города своих дозиметристов, чтобы они не распространяли паники», — впоследствии вспоминал ученый.
Тем не менее Нестеренко все-таки попал на прием к Ковалеву. «Я также предложил ограничить продажу продуктов на улице, открытых рынках, ввести ограничение на участие детей в первомайской демонстрации. В это время министр охраны здоровья Савченко (Николай Савченко — министр здравоохранения БССР. — [censored]) из приемной позвонил в Москву директору Института радиофизики Л. Ильину и попросил прокомментировать мои предложения. Ответ был такой: торопиться не надо, нет необходимости в отселении. В результате из всех моих предложений было принято только одно — помыть улицы перед демонстрацией 1 мая. Все карты радиационного загрязнения Беларуси по указанию правительства СССР были засекречены».
Вечером 1 мая глава республики сам направился в зону загрязнения вместе с секретарем гомельского обкома партии Алексеем Камаем. Позже жители Хойникского района рассказывали своему земляку, писателю Борису Петровичу (теперь глава Союза белорусских писателей), что во время одного из визитов Слюньков взял в поездку специальную сменную обувь и одежду. Надевал их, выходя из машины, и снимал, садясь в нее. А потом якобы выбросил по дороге в Минск…
В отличие от белорусов, украинцы осознали необходимость помощи и буквально выпрашивали ее в Москве. Председатель Совета министров УССР Александр Ляшко полтора часа просил союзное правительство о помощи. А его белорусский коллега сделал доклад на десять минут, да еще и пообещал выполнить все поставки Беларуси по мясу и молоку в союзный бюджет. Николай Рыжков похлопал Михаила Ковалева по плечу и порекомендовал украинцам учиться у белорусов, хотя масштаб загрязнения двух республик был несравним. Слюньков, который рассказывал эту историю не только Алесю Адамовичу, но и Василию Нестеренко, говорил последнему: «Ты что, не понимаешь политического момента? А что будет, если мы отселим людей, а это будет напрасно?». В этих словах разгадка всей политики высшего руководство Беларуси в те дни.
, но там тоже уже начинают гнать волну про возвращение с обычной жизни, хотя, по ее мнению, никаких четких показаний к этому нет и объективно не предвидится.