Обновлённый Декрет №1. Сбор с "тунеядцев" отменён!

Михаил Громыко сейчас находится за решеткой.

Милиционера, который недавно поддержал защитников Куропат, уволили. Михаил Громыко сейчас отбывает административный арест в Центре изоляции правонарушителей на Окрестина, где раньше работал. Об этом сообщает «Новы час».

В Куропатах Громыко побывал 30 июня. Он поучаствовал в акции протеста против открытия около народного мемориала ресторана и не скрывал, что работает на Окрестина. По словам Михаила Громыко, на него произвели большое впечатление оппозиционеры, отбывавшие арест. Он признался, что устал быть надзирателем.

ФОТО СО СТРАНИЦЫ АННЫ ШАПУТЬКО В FACEBOOK
Предполагается, что Громыко был уволен в первый же рабочий день после участия в куропатской вахте. На свободу он должен выйти 15 июля. За два дня до этого отбудет административный арест защитник Куропат Максим Винярский, 14 июля освободят Алексея Туровича.

МИХАИЛ ГРОМЫКО
ФОТО: «НАША НІВА»
Рассказ прапорщика Михаила Громыко, который поддержал защитников Куропат.

Начало июля выдалось для прапорщика милиции Михаила Громыко горячим во всех смыслах. 3 июля его, сотрудника центра изоляции правонарушителей на Окрестина, уволили с работы, 4 июля - взяли под стражу, а на следующий день - осудили на 10 суток. Причиной стало то, что 44-летний Громыко приехал в Куропаты, чтобы поддержать протестующих возле ресторана «Поедем поедим».

14 июля Михаил Громыко вышел на свободу и через пару дней согласился поговорить с nn.by.

- Ну что ж, расскажите, может, сначала, почему пришли в Куропаты, что было с вами дальше.

- Как я до этого дошел… (Улыбается.)
Я давно собирался поехать в Куропаты или, может, не только в Куропаты… Хотел выразить свои мысли, взгляды на отношение власти к нашей культуре, к белорусскому языку, ко всему. Можно сказать, что я завидую украинцам по-своему. Они любят свой язык, свою культуру, защищают их. А у нас это все пропадает.

Но жена работает на такой должности, она директор магазина, но зарплата небольшой… Дочь учится на платном в университете, сыну малому 4,5 года… Это же все сдерживает.

- Не хотелось лишний раз рисковать?

- Да. Но тут всего накопилось, все сошлось.

Тот же министр Шуневич Игорь Анатольевич. Эти переодевания в форму НКВД, когда он говорит, что это наша история, наше достояние, пятое-десятое… Не знаю, какое у него там достояние.

Мое достояние — Беларусь. Я милиционер Беларуси, независимой страны.

От НКВД никуда не деться — да, было, наша история, совместная со всем бывшим Советским Союзом. Но это позорная часть истории. Забыть ее не забудешь, но не надо ее выпячивать. А если генерал надевает эту форму — то это будто бы мы все, милиционеры, ее тоже надеваем. Это что значит, что мы готовы работать теми же методами, что и НКВД? Я так это воспринимаю.

И недавно же Лукашенко сказал, что если мы не напряжемся, то придется войти в состав другого государства. И думаю, блин, 25 лет шли-шли, мол. Кровь из носу, надо напрягаться. Работаем-работаем, развиваем экономику, культуру, как нам говорят, а находимся черт его знает где. И кто виноват, снова «народец»?

А милицейская форма? Как только в России вводят новую форму, под эту марку меняют и в нашей милиции на похожую, почти один в один. У нас что, своего государства нет? А в нем нет дизайнеров, кутюрье, чтобы создать форму, которую можно с гордостью носить и говорить, что это наша, белорусская?

А в начале лета ввели новые удостоверения. Похожие на российские, только без двуглавой курицы, а с белорусским президентским гербом. Это что, мы готовимся входит в состав Российской империи?

Все это набегает, накапливается.

Плюс, я пришел на работу, а коллега, майор, после слов Лукашенко о «войти в состав другого государства» начинает при мне гуглить, сколько майор полиции зарабатывает в России. Он уже сдал страну фактически, ему пофиг, что здесь.

Это меня тоже зацепило.

Получается, может, действительно скоро войдем в состав России? Я сам родом из полесской глубинки. Так там уже вовсю слышишь русские слова. Раньше такого не было. Ассимиляция добралась. Отец мой в деревне смотрит «Россию-24» нон-стопом. Киселева и все остальное. Казалось бы, был умный человек, любовь к истории у меня от отца. А сейчас приезжаю, разговаривать невозможно. Зомбирование происходит через то телевидение.

И вот валится это все на голову, невозможно. Где мы, белорусы, где мы, где? А тут эти Куропаты.

- Что вас так возмутило в истории с Куропатами?

- У меня спрашивала судья, против ли я ресторана. Я не против ресторана, я вообще против застройки Куропат. Это белорусская Голгофа, место скорби. А там строят и строят, нарушают законы. А со временем совсем застроят и скажут — так не было здесь ничего. Никто не расстреливал никого.

Я читаю новости — возле ресторана постоянно что-то происходит, то Кулакова сбили, то еще что-то. Они постоянно туда на российских номерах приезжают — это специально. Специально останавливаются, специально провоцируют, вызывают конфликт, агрессию. А потом скажут, мол, вот, оппозиция агрессивная, бульбабандеровцы.

- А зачем клиентам провоцировать протестующих?

- Это не клиенты. Это засланные казачки. Что, они не знают, что происходит вокруг этого ресторана? Знают, но специально садятся в машины, едут под самые ворота. Надо там поесть, так поставь хотя бы машину подальше, иди пешком. Но нет.

Они будут отвечать потом? Шуневич говорит, что нарушения закона будут наказываться. Но я сомневаюсь, что накажут людей, Кулакову руку сломали. Дадут пару базовых, может, и все. Но это неважно.

Когда я был возле Куропат, приезжал парень, так он подготовлен был. Вышел из машины с распечаточками, стал рассказывать, что расстреляли не 200 тысяч, а максимум 30.

Я ему говорю: так а сколько вам как русскому человеку надо убитых, чтобы можно было плясать на этих костях? Чтобы жрать шашлык, запивая водкой, чтобы по бороде текло, сидеть и жрать на костях? А сколько надо тысяч убитых, чтобы ты там не жрал? Сотни тысяч? Миллионы?

Вот недавно снова приехали, чуть-чуть не подавили людей машинами. Почему? Потому что понимают, что имеют поддержку в силовых структурах, что наказания не будет. Специально добиваются еще, чтобы белорусы возмущались, что россияне такие сволочи. Зачем это им нужно, я не понимаю.


- Одним словом, накопилось в вас всего, вы не выдержали и поехали в Куропаты, я правильно понимаю?

- Ну примерно так. Жена как раз собиралась к теще ехать в деревню. Я говорю, у меня здесь дела, то-сё. Отвез жену, вернулся — и поехал в Куропаты.

- Жена знала, что поедете туда?

- Что конкретно в тот день поеду — нет. Но раньше я говорил, что собираюсь, она всё уговаривала еще год доработать… Но так это не кончится никак, так и будешь «дорабатывать еще немного» всю жизнь.

- Так может, стоило сначала самому уволиться, а потом ехать протестовать? Вы же понимали, что потеряете работу.

- Весь смысл был в том, что я приехал как действующий милиционер, с удостоверением. Я сначала вообще думал приехать в форме, но тогда бы выглядело, что я выступаю от имени МВД. А так я приехал как частное лицо, но как человек, который работает в милиции.

Мне и руководство говорило впоследствии: зачем ты так, уволься и делай что хочешь. Но бывший милиционер это было бы уже не то. Я хотел показать, что в милиции есть нормальные, достойные люди, которые тоже переживают за свою родину, за людей своих.

- Кстати, некоторые говорили, что вы приехали на Куропаты подпитии.

- Нет, это неправда (смеется). Я волновался сильно, ситуация для меня была стрессовая. Я же не каждый день выхожу на акции. Нервозность была.

- Постояли вы там, сфотографировались и что потом? Поехали домой спокойно?

- Да. На следующий день мне руководство звонит, мол, надо встретиться, подъедут, мол, поговорим, вы знаете о чем. А я сидел дома, пил пиво. И думаю нет, есть же стандартные милицейские методы, пригласят выйти в подъезд, а это же общественное место, ну и заберут меня за нахождение в пьяном виде.

Поэтому говорю: нет, давайте завтра. Приехал на работу, написал объяснительную, меня уволили с формулировкой «нарушение условий контракта». Потому что милиционер обязан не высказываться в поддержку партий, движений и объединений. Правда, я и не высказывался в поддержку кого-то, но надо же было меня уволить. Но думаю, пусть будет так, все равно, найдут другую формулировку, чтобы выкинуть с работы. Да и хватит с меня уже этой системы. Гнилая система.

У нас же и идеологи работают, проводятся идеологические занятия, звучат слова о чести, достоинстве, все такое… Но где та честь: офицерская, милицейская? Нет. Не присутствует. Должно быть полное подчинение приказам, только «линия партии».

Те же лжесвидетельства омоновцев [на судах] — где там честь? Они же знают сами, что лгут. Но это приказ. А мы, белорусы, люди супервысокой исполнительности.

Немного я переживал, что начальству влетит, ведь у нас же круговая порука. А я к начальнику очень хорошо относился. Он хороший мужик.

Вообще мы, милиционеры, каждый по отдельности — отличные ребята, а вместе соберешь — получается кусок непонятно чего.

Большинство милиционеров — золото, но система так выстроена.

Попрощался я с коллегами нормально, один только парень мне руку не пожал. Говорит, ну тут видеокамеры везде, не могу, не обижайся. Он в офицеры собирается идти, боится.

Но начальника не сильно наказали, ему «строго указали», фактически выговор на словах и всё. Я вздохнул с облегчением. Зла я никому не желаю.

- А когда и как вас задержали?

- Утром 3 июля звонит мне начальство. Тогда уже появилась первая публикация в интернете, наверное, информация обо мне дошла наверх.

Приказали меня задержать до суда. И приказали сделать это нашим же сотрудникам, с которыми я работал.

Представляете? Даже во время восстания Калиновского позволяли офицерам царской армии перевестись в другую местность, чтобы не воевать против соотечественников. Только Муравьев-Вешатель запрещал переводить, был против, считал, что надо принуждать. И вот по сей день наше руководство пользуется методами Муравьева-Вешателя.

Звонит мне исполняющий обязанности заместителя начальника, говорит, что надо подъехать к ним, имеются вопросы у начальника насчет формы. Но это вопрос очень мелкий для начальника. Я понял, что если приеду, то там и останусь. Так и сказал заместителю, но тот стоял на своем.

Ехать к ним я отказался. Говорю, есть вопросы? Прятаться не буду, вызывайте в суд. Тогда предупредили, что будут меня искать, отрабатывать адреса, все как надо. Ну, говорю, это же ваша работа, правильно?

Ну и поехал я к другу в деревню, километров 30 от Минска. Переночевал там, утром, думаю, поеду домой, придут за мной так придут.

Несколько километров от деревни отъехал. Остановился возле леса в туалет. Сделал свои дела, сел в машину, и тут со встречной полосы ко мне красная машинка сворачивает и становится нос к носу. Я собираюсь ехать, мне из машины машут — останавливайся. В машине — сотрудник ЦИПа и и.о. заместителя начальника ЦИПа.

Сзади подъезжает «газель», чтобы блокировать задний ход. А из красной машины выбегает человек, мой коллега, уже бывший, летит ко мне. Но я начал съезжать, та красная машина начинает пытаться преградить мне дорогу, слегка бьет в бок, в область бака.


А если бы я перевернулся или машина загорелась? Это что, я такой уголовник?

Интересно, что задерживали меня на личных машинах. Та красная — личная машина прапорщика из ЦИПа, он же и за рулем был. Замечательный человек, хороший парень — хрестоматийный белорус, типичный, стопроцентный. Он мне всегда нравился, я даже сейчас на него не обижаюсь. Но приказ есть приказ, я же говорил, что белорусы сверхисполнительный народ.

Я ему сказал потом: «Тебе бы сказали людей расстреливать — ты бы стрелял. Не потому что злой или хочешь убить кого-то. Не хотел бы сильно этого всего — но стрелял».

Ну и вот, приказ получил, еще и начальник рядом — ну и давай меня своей машиной бить.

Я поехал дальше, красная машина осталась стоять сзади, «газель» — за мной. Но понимаю, что смысла нет бежать. Смотрю на телефон — пропущенный от того заместителя начальника. Перезвонил, говорю, дай спокойно доехать домой, поставлю там машину и все, берите меня. Позвонил жене по дороге, объяснил, что милиция меня забирает. Она покричала на меня немного (улыбается).

Припарковался у дома, вышел, мне руки за спину, наручники, и на Окрестина, там оформили — и в камеру.

- Когда вас задержали?

- Это 4 июля было, задержание. А 5 июля суд. 10 суток ареста. На суде тоже интересно было. Обвиняли меня в пикете, за то, что с бело-красно-белым флагом я сфотографировался. Но ведь это достояние наше. Президент же присягу на нем давал, становился на колено, тот флаг целовал.

Ну я рассказал судье о моем отношении к Куропатам. Говорю, был это не пикет. Судья предлагает тогда искать и вызывать свидетелей. Я понимаю, что все равно придется в камере сидеть, ждать, пока свидетели найдутся, потом следующее заседание… Ладно, говорю, не надо искать никого, пусть будет пикет.

Надеялся я, может штраф присудят. Но получил 10 суток.

Я сидел с теми же фактически, кого недавно охранял. Смотрят, что лицо знакомое, но где видели, вспомнить не могут. Я рассказал, за что меня посадили, правда, о том, что милиционером был, говорить не стал. Подсаживали ко мне «барабашку», чтобы разговорил. Думали, что мне денег заплатили за то, что ездил в Куропаты. Вот так работает и думает система.

Система настроена Игорем Шуневичем. Я его даже немного понимаю, так сказать. Он родом из Луганска. Но он украинцем себя не считает. Получается, что и не украинец, но и не белорус, и не русский. Он Homo Soveticus 2.0. Что он здесь делает? Чувствует он эту землю? Нет, это просто наемник, который обязан быть лояльным к власти, большего от него не требуется.

- Как сиделось?

- Я был не в ЦИПе, а рядом, в помещении ИВС. Но нормально. Первые несколько дней я после всех стрессов просто спал. Люди рядом сидели нормальные.

- А как отреагировали на все эти события ваши родственники? Жена?

- Жена ругалась, угрожала разводом, то-сё… Ну покричали друг на друга. Но впоследствии почитала комментарии в интернете, большинство комментариев было позитивных, тогда смягчилась.

Дочь — против всех таких ситуаций, переживает, могут же отчислить из института. Но меня поддерживала.


Мать сильно переживала: «Все село знает, беда!».

А отец с братом осудили, отец сказал, чтобы я не приезжал к нему.

Теща поддержала, кстати. Тесть был настроен отрицательно, но ведь у нас матриархат, всем рулит теща (смеется).

- А вы же, как сотрудник ЦИПа, знаете всех этих пикетчиков: Северинца, Дашкевича, Кулакова? Как относитесь к ним?

- Молодцы, что выходят.

Я во время работы в милиции говорил ребятам: «Давайте подумаем. Тот же Северинец, в отличие от нас всех, матом не ругается, не пьет, не курит, в Бога верит, белорусскую культуру чтит, за страну переживает. Что еще нужно, чтобы быть достойным гражданином Беларуси? А он здесь чалится».

То же и про Дашкевича могу сказать, и про других. А я пью, матерюсь, курю…

Я хуже их в несколько раз. Да и все мы хуже, по сути. У большинства из нас ни флага нет, ни родины.

- Говорили, что вы во время работы в ЦИПе к политическим относились по-человечески.

- Раньше давали команду сверху, чтобы политическим было непросто. То белье не давали, то кидали в камеру к бомжам. А теперь такого уже нет.

Сам я особенно Леониду Кулакову симпатизирую. Простой хороший мужик. Бывало, я тайком ему сигареты передавал.

- А как вы вообще попали в милицию? Как и почему решили стать милиционером?

- В милицию я попал почти случайно, честно скажу. Но я такой человек, что если форму надел, то надо служить достойно.

Я родом из Гомельской области, деревня Глушковичи. Родители там и живут, и брат родной. Я окончил техникум, была возможность пойти в БНТУ на третий курс, но решил, что все мужики идут в армию. Отслужил, вернулся. Женился, жена приезжала в мою деревню к бабушке, так и познакомились. Жена из-под Минска, она в Глушковичах жить не захотела.

Переехал к ней и ее родителям, стал искать работу. Устроился сначала во вневедомственную охрану. Честно сказать, когда шел, то и не знал, что это тоже милиция, думал, буду сторожем.

Поработал сначала в охране, впоследствии меня взяли в охрану в Минск. Работал лет шесть, затем ушел в «бобры». Раньше были «кроты» и «бобры». Одни охраняли метро, другие — объекты «Водоканала». Ну я и стал «бобром». Там лет семь провел, потом перевелся в вытрезвитель. Поработал два года и понял, что надо уходить, иначе либо уволят, либо посадят.

- Почему?

- В вытрезвителе невозможно без применения физической силы. «Клиенты» тебя бьют, плюют в тебя. И тяжело себя контролировать, чтобы без превышения полномочий, а человека надо же аккуратно скрутить и «положить спать». Некоторые своим говном пытались кинуть или обмазать. Один такой при мне навалил в штаны, сунул туда руку, набрал горсть и в меня бросает. Гражданин! (Смеется.)

Не выдержал я там и перевелся в санитарное подразделение, которое собирает трупы по городу, если есть подозрение на криминал. Более спокойной службы я не видел: сутки через трое, трупы молчат, разве что иногда пахнут не очень.

На жаргоне есть «гниляки» — те, что давно лежат и начали разлагаться. И я почти в первый же вызов свой поехал за «гниляком». Забрали, отвезли в морг, пошли на обед. Начальник посмотрел, что я ем спокойно, говорит: о, значит будешь работать!

Впоследствии это подразделение сократили. Хотел вернуться в «бобры», но не взяли, у меня был выговор: однажды наговорил всего начальнику. Но это единственный выговор за 20 лет! И то его сняли потом!

Ну и выбора не было особенно. Пошел на Окрестина, там всегда не хватало людей. Переработок было много.

И я отработал там два года. Стал сталкиваться с политическими заключенными.

- И сколько зарабатывал прапорщик на Окрестина, если не секрет?

- Не секрет. 800—850 рублей.

- Квартиру построили под льготный кредит?

- Да, под 3%.

- Не жалеете, что закончилась служба?

- Нет. Уже когда сидел на сутках, понял, что почувствовал себя легче, как камень с плеч свалился. Хотя и за решеткой, а было ощущение свободы. Есть же понятие такое — «давление погон». И действительно, вроде как давит что-то на тебя. Ты постоянно держишь себя в рамках, контролируешь каждый шаг…


- Снова поедете в Куропаты?

- Пока не готов. Наверное, нет. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».

Сам я считаю, что своей поездкой к ресторану сделал мало, с комариный нос. Но хоть что-то сделал. Я не за деньги в Куропаты ездил. Я поехал туда для себя, для сына своего малого. Не хочу, чтобы он вырос и слышал, что его отец — бывший опричник.

И таких, как я, в милиции хватает людей. Только не каждый может решиться на что-то. Кто-то из классиков хорошо сказал: «Если бы приказать белорусу быть белорусом, то какой бы замечательный это был белорус!»


Толпы счастливых людей уже готовы были выйти на улицы.

Об этом Charter97.org заявил один из лидеров Белорусского Национального Конгресса Николай Статкевич, комментируя слухи о том, что у Александра Лукашенко случился инсульт:

- Как говорят, дыма без огня не бывает. Думаю, что этот информационный вброс имел под собой определенное основание: не исключаю, что обострение какой-то болезни у Лукашенко действительно было – скорее всего, чего-то, связанного с психикой.

Мы наблюдаем уникальный случай: правитель суверенного государства добровольно затянул свою страну в состав соседней. Причем, сделал это не со страной третьего мира, у которой не было традиций государственности, а с развитым европейским народом. Поэтому я думаю, что сейчас даже в его голову что-то «ударило». Не потому, что он думает о независимости – этот человек продаст, что угодно. А потому, что он теряет свою власть.

И осмысление этого – не исключено, что из-за того, что хозяин из Кремля начал предъявлять свои счета – повергло Лукашенко в такое состояние.

- Почему этот вброс произошел из России: вначале была публикация в телеграмм-канале «Незыгарь», якобы принадлежащем редактору ТАСС, а затем и официальный комментарий ТАСС от пресс-секретаря Лукашенко?

- На Лукашенко давят как раз перед встречей с его хозяином в Сочи – чтобы быстрей расстался с теми остатками суверенитета, которые еще остались. Это намек: «С тобой может что-то случиться».

- Почему реакция официальных СМИ на слухи была такой слабой и неубедительной? «Живого» Лукашенко показали через сутки после того, как его пресс-секретарь дала информационный повод для домыслов и версий.

- Потому что, как я и говорил, дыма без огня не бывает. Что-то было. Скорее всего, что-то психическое, возможно, депрессия.

Обычно я не смотрю БТ, но вчера решил посмотреть – и увидел на месте Лукашенко полностью опустошенного человека в состоянии глубокой депрессии.

В течение нескольких суток в стране просто некому было принять решение, потому и повисла такая гробовая тишина.

- Что вы можете сказать о реакции людей на слухи об инсульте Лукашенко?

- Надежда и радость. Адекватная надежда и очень сильная, зашкаливающая радость. Поэтому я в интервью украинскому каналу ТСН даже сказал, что не надо слишком надеяться на случай.

В комментариях на вашем сайте было видно, что людей окрылила надежда и они не хотят с ней расставаться.

Это говорит еще об одной важной вещи: люди испытывают к Лукашенко колоссальную ненависть. Думаю, что она уже давит на него физически – на психику и на весь организм. У людей это уже стало как религия, как слепая вера: исчезнет Лукашенко – и сразу наступит счастье.

Но надо помнить, что лучше будет, только если народ возьмет ситуацию в свои руки. Если режим уже оказался в такой ситуации – надо давить на него дальше и принудить вернуть нам то, что он украл: честные выборы. Тогда все решиться в нашу пользу. Но за это мы все должны бороться и одновременно – быть готовыми к форс-мажору.

- Какие выводы вы, как один из лидеров оппозиции, можете сделать из истории с инсультом Лукашенко?

- Это повод для всех нас переосмыслить, что на самом деле происходит в стране. По ту сторону баррикад – не всесильный диктатор, а напуганный, уставший, смертный человек.

С ним в любую минуту может произойти, что угодно: а вдруг не тех грибочков съест, или действительно – инсульт. Не исключен вариант, что его уберут спецслужбы другой страны. Что тогда?

Мы должны быть готовыми к такой ситуации, чтобы не упустить шанс по спасению Беларуси от сползания в Россию.

Это вызов для реальной оппозиции, которая действительно борется и настроена на протест. Это вопрос к Белорусскому Национальному Конгрессу: готовы ли мы к такой ситуации?

Это подталкивает нас к разработке конкретных планов. И мы будем объединять очаги сопротивления в Беларуси, чтобы быть готовыми к форс-мажорным событиям. Потому что они действительно возможны. И могут произойти внезапно.

Ведь если бы с Лукашенко действительно случилось что-то необратимое – толпы счастливых людей хлынули бы на улицы. И наша задача – не дать, чтобы этим порывом кто-то воспользовался во вред белорусской государственности. Чтобы мы направили эту энергию в конструктивное русло.