omm1:
kirill85, Очень хороший сценарий к фильму.
Это не сценарий, это такая работа. Которую на onliner любят хаить. Говорят агентства не нужны, что они нахлебники. Я ни кого не принуждаю к сотрудничеству и не заставляю продавать через меня покупать или продавать свою недвижимость. В этой истории продавец принесла справку о том, что ее дееспособности не лишали. Человек несведущий в этом сказал бы хорошо, делаем сделку. А, например, через год продавец пришел в суд и сказал, что когда продавала квартиру, мозг был затуманен. Верните обратно мою прелесть. А государство у нас социально-ориентированное. Отдали квартиру и сказали, извините. А покупатель пошел вон, потому что она не отдавала отчет своим поступкам. А деньги, а их уже нет. Вот так бы и купили квартиру. Но к счастью они ее не приобрели.
Добавлено спустя 59 минут 2 секунды
Рента в действии.
Договор ренты для белорусского рынка был и остается экзотикой. Т.е. он встречается настолько нечасто, что вот спроси у какого-нибудь агента, или даже риэлтера, с чем это едят, внятного ответа не получишь.
Между тем суть данного договора проста: один человек передает свою недвижимость в собственность другому человеку под обязательство последнего выплачивать ежемесячно некоторую сумму денег – до тех пор, пока первый не отправится к предкам.
Минимальный размер данной суммы, т.е. собственно ренты, до недавних пор не мог составлять сумму меньше двух базовых величин, т.е. минимальный ее размер равнялся - да, и сейчас, думаю, равняется - 70 000 белорусских рублей.
Красота, не так ли? – платишь в месяц какому-нибудь дедульке что-то около 9 долларов, и, глядишь, через годик-другой квартира (которая с момента подписания договора ренты юридически уже является твоею) освобождается от обременения, и всё – тебя ждут закаты и мулатки, и жизнь удалась!
Согласитесь, вкусная картинка?
По идее, квартиры с проживающими в них малоимущими гражданами, готовыми под закупку витаминов отдать после своей кончины ненужные более метры каким-нибудь добрым и заинтересованным людям, должны быть на этом рынке в постоянном прицеле – как покупателей, так и агентов. А также маклеров и прочих оборотистых человеков. Ибо профит очевиден!
А что? – вот вы ютитесь в съемной хате, а на вашей площадке живет старушка, божий одуванчик, у которой никого на целом свете, которую жалко, потому что едва ходит, которая по идее скоро отправится к создателю, и после которой квартира вот просто пропадет!
Соблазн? – еще какой!
Заработать на квартиру в нашей процветающей республике вам не светит, и вы это понимаете!
А жизнь-то устраивать надо!
Почему бы не подмахнуть со старушкой соглашение, по которому вы обеспечите ее тимуровскими мероприятиями и даже деньгами в обмен на эту малость – ее квартиру когда-нибудь станет ваша квартира? Закон этого не запрещает, более того, возможность подписания такого договора – договора пожизненного содержания с иждивением, который мы для простоты договором ренты будем называть – прописана не где-нибудь, а в Гражданском Кодексе. Ведь это же такая возможность!
Но вы не спешите
Если бы эта возможность была и впрямь со всех сторон возможностью, вокруг таких квартир очереди бы стояли из самоотверженных и располагающих свободными средствами людей. Но очередей почему-то не наблюдается. И маклера не рыскают по ЖЭСам, выискивая одиноких ветеранов. И нотариусы в большинстве своем не знают, как толком эти договора составлять. И адвокаты в ужасе мотают головами, когда заходит речь о ренте.
Почему?..
История, которую я вам расскажу, длилась около полутора лет.
И хотя я не потерял на ней ни копейки – мне удалось даже заработать – времени и нервов я потерял столько, что деньги меня не порадовали. Впрочем, я получил уникальный опыт
Всё началось с того, что жене на работу – она тогда на госслужбе работала – позвонила старая и ужасно одинокая гражданка, которую жизнь допекла до ручки. У нее никого не было, пенсия ее была ничтожна, за квартирой скопились миллионные долги, и она подумывала над вопросом «а не отравиться ли ей?».
Она натурально плакала в трубку и желала, чтобы ее спасли.
И мы поехали ее спасать.
Не в качестве похвальбы, а исключительно из любви к истине замечу, что мы бы в любом случае к ней поехали, потому как помощь ближнему – это, в общем, нормально, но и озвученное намерение старушки отдать квартиру за обеспечение ее старости энтузиазма, конечно, прибавило – чай, не каждый день нашему брату квартиры предлагают.
Поехали…
Однокомнатная квартира подопечной располагалась в девятиэтажном доме аккурат напротив станции метро «Спортивная». Когда мы вошли, в нос шибануло невыносимой вонью – добрая старушка держала дома кошечку, которая превратила хату в большую уборную, там и сям по линолеуму темнели мерзкие засохшие разводы.
В холодильнике у нее было шаром покати, в общем и целом нашим взорам предстала картина совершенно чудовищной нищеты.
Забегая практичной частью своего мозга далеко вперед, в неизведанное будущее, я подумал, что когда-нибудь эту засаленную конуру для приведения ее в порядок нужно будет не то, что хлоркой обрабатывать, ее придется огнеметом выжигать! В этой хате ни к чему не хотелось прикасаться, а сидеть в дальнейшем я предпочитал на стуле.
Первый визит прошел в благотворительном формате.
Я сходил в аптеку и магазин, приволок корвалола, молока, хлеба, яиц, и – для кошечки – пикши.
Старушка прослезилась. Выглядела она чрезвычайно ветхой и очень несчастной. Рассказала о злой своей судьбе, какой-то автокатастрофе, гибели мужа и сына. Ее было жалко. На комоде стоял ее черно-белый фотопортрет в юности – с портрета смотрела миловидная девчонка в светлых кучеряшках и каком-то балетном прикиде. Под ногами шныряла чудовищно толстая, видимо, чем-то больная трёхцветная зассыха Люська.
Вечер закончился россыпями благодарностей и просьбами ее не бросать.
Мы обещали.
Старушка опять заговорила о своей готовностью за нашу доброту передать нам квартиру. Мы сказали «угу».
Я, как человек опытный, не спешил прыгать от восторга – хотя, помню, было оно, чувство удачи, чувство, что судьба, наконец, поймана за хвост. Для начала я навел справки: старушка состояла на учете, как одинокая престарелая, ни в дурке, ни в наркушке не числилась, на отчуждение квартиры был наложен запрет – т.е. мы и впрямь имели дело с одинокой и вроде бы благонамеренной гражданкой. Квартира ее была приватизирована, но документы у нее отсутствовали – их забрали люди, которые когда-то занимались приватизацией, потому как «тоже хотели квартиру», «вот как вы». Что ж, я нашел нотариуса, получил дубликат договора – в нем не было ничего особенного: обычная маклерская практика, приватизировал по доверенности какой-то мужик (уже несколько лет назад) – явно для последующей продажи, потом, видимо, всосал, что с продажей не выгорит, и слился.
Во время следующего визита к нашей новой знакомой – назовем ее МарьВанной – разговор был уже достаточно предметный.
Марьванну убивал размер ее пенсии, и она хотела 150 000 рублей в месяц. Я сказал «ок».
Через пару дней 150 000 рублей превратились в 250 000 рублей. Я, внутренне улыбнувшись этой наивной и простительной жадности, сказал «ок».
Нужно было приготовить бумаги. Там было что готовить: подписать с МарьВанной договор ренты можно было только с согласия органа опеки, который хотел убедиться, что мы – граждане положительные. Т.е. нужно было предоставить в администрацию ряд документов, начиная от справки о доходах и заканчивая нашими характеристиками.
События протекают во времени. По всему выходило, что договор ренты можно будет подписать где-то в течение месяца. МарьВанна очень переживала, что мы не будем ей помогать, пока не будет договора. Мы ее успокоили. И положили ей 350 000 рублей в месяц, т.е. ровненько в пять раз больше установленного законом минимума. А чтобы подстраховаться, оформили на мою супругу завещание – уж больно ветхой выглядела бабушка. Кстати, тут обнаружилась первая странность: нотариус, к которому мы обратились – а это был знакомый нотариус, сразу включила бдительность и стала смотреть враждебно, словно мы с непристойным чем-то к ней пришли. Она раз десять – то прямо, то путем хитрых расспросов – пыталась влезть в мозг МарьВанны, дабы уяснить, насколько незамутненные у нее мотивы, и понимает ли она, что делает, выписывая завещание на чужого человека.
Кстати, еще забавный момент: сразу после подписания завещания МарьВанна как-то странно начала коситься на пакет с продуктами, который я ей принес. Ей грезилось, видимо, как она в синей пене корчится на полу, отравленная коварными делягами.
Но в целом всё было нормуль. МарьВанна часто звонила вечерами и в умилении говорила, что у нее «появилась семья». Я, конечно, только плечами пожимал, но находил ее чувства объяснимыми. Задолженности по квартире мы погасили, денег на раздачу долгов дали.
Естественно, у меня сразу нашлись доброжелатели – в основном, среди родственников. Доброжелатели предвещали беды и шипели про «куда ты влез». Я сначала объяснял. Что это возможность, которую необходимо попробовать использовать, что у меня, блин, разнополые дети подрастают, и последующая реализация квартиры здорово облегчит жизнь в смысле жилищного вопроса и тд., много чего объяснял. А потом мне надоело. Я очень быстро научился пресекать разговоры на эту тему. Правда, нормализации отношений с родней это не способствовало.
Исполком в конце концов прошел. Он отчего-то затянулся, ему предшествовало собеседование в администрации, и МарьВанна нервничала, опасаясь, что мы от нее откажемся. Так что, несмотря на наши уверения, вопрос «когда уже договор» она время от времени поднимала.
С договором тоже был пунктик.
Дело в том, что договор ренты, содержащий в себе сведения о ежемесячной выплате, но не содержащей сведений о каком-то единовременном платеже, о, так сказать, выкупной сумме, приравнивался к договору дарения, ибо, по мнению законодателя, нес в себе черты безвозмездности.
Это было чревато разборками с налоговой, а еще это возбудило МарьВанну, в которой неожиданно прорезались аппетиты. Но с этим я разобрался оперативно, просто сказав, что вот на этих условиях я договор подписываю, а на каких-то других – нет. До поры вопрос был снят. Нотариус, к тому времени пополнивший собой ряды доброжелателей, распечатала договора, которые и были подписаны. Право собственности было тут же зарегистрировано, собственницей стала моя жена. За МарьВанной сохранялось право проживания, на квартиру было наложено обременение.
Во избежание дурацких недоразумений я – в качестве приложения к договору – изготовил график платежей в двух экземплярах, куда ежемесячно вносились данные о переданных суммах, за что МарьВанна расписывалась.
Первый этап наших плясок, таким образом, подошел к концу. И стали мы жить поживать – преисполненные радужных надежд.
Месяца через полтора прозвучал первый тревожный звонок. Жена сказала, что МарьВанна, прося "Саше ничего не говорить", сообщила ей о наличии у нее дочери, негодяйки, которая давно от нее отказалась, или МарьВанна от нее отказалась, в общем, история темная. Тем не менее, она вот обнаружилась – правда, как-то неявно, а в виде намерения получить деньги, когда-то вложенные в приватизацию. Мужик же, выступавший по доверенности от имени покупателя в договоре приватизации, оказался зятем. По версии МарьВанны выходило так, что доча, до того не появлявшаяся несколько лет и практически давшая мамулечке умереть с голода, неожиданно позвонила, и, узнав последние новости, пришла в волнение. В частности, захотела, по словам МарьВанны, получить назад вложенные деньги. Не без умысла эта информация была МарьВанной донесена до нас – причем чуть ли не в виде проблемы. Но я проявил черствость и в суть вопроса решил не вникать, рассудив, что это проблема не моя. Тем не менее фантомный персонаж не успокаивался и предлагал МарьВанне манну на блюде – в виде какого-то небывалого содержания и больших денег.
От таких разговоров у меня начало портиться настроение, и я в первый раз был вынужден поговорить с Марьванной довольно резко, напомнив, что о наличии дочки она молчала вплоть до недавнего времени, чем натурально ввела меня в заблуждение, ибо, знай я о ней раньше, никакого договора я с ней подписывать бы не стал. В поэтическом угаре я добавил, что она обманула не только меня, но и администрацию района, сиречь государство, которое ей отстегивало всю дорогу, как одинокой гражданке. Я был грозен. МарьВанна заткнулась.
А я сел и перечитал договор.
И в очередной раз убедился, что даже за знакомыми нотариусами лучше все перепроверять. В частности, договор вмещал в себя не только обязательства по ежемесячным выплатам, но также и обязательства о снабжении продуктами, медикаментами, вообще обязывал нас заботиться о старой шляпе. Т.е. содержал условия, которые очертить довольно сложно.
Снабжать продуктами? – но как часто? Приносить лекарства – но с какой периодичностью? Заботиться – но как? Достаточно ли помыть пол раз в месяц, или это надо делать каждую неделю? А надо ли готовить еду? Нет? А где это написано? С сожалением я вынужден был констатировать, что договор у меня довольно корявый – прямо скажем, не самый лучший щит для возможных судебных баталий.
Кроме того, я обнаружил то, на что раньше не обратил внимание: нотариус вынесла за рамки ежемесячного содержания платежи по квартире. Когда я говорил о сумме в 350 000 р., я имел в виду, что платежи за квартиру тоже в нее войдут.
Надо сказать, что к этому времени я давал нашей страдалице уже не 350 000 рублей, а 400 000 рублей, но все-таки мой договор мне не нравился. Если по договору за квартиру должен платить я, должны быть доказательства, что это делаю именно я. Что же, заводить еще один график? Я сделал по-другому: мы поехали в ЖЭС и заключили договор на обслуживание. Теперь все квитанции приходили на нашу фамилию. Кроме того, я решил, что теперь я буду собирать чеки за каждую покупку, и МарьВанна будет в них расписываться. Правда, чеки я мог получить не везде. Скажем, на рынке, где я покупал для МарьВанниной кошки говяжью вырезку (!) - и чтоб без плёночек и чтоб не заветрившаяся! – мне никаких чеков не давали. Давали просто бумажки с весом и ценой. Но и в них нашей красавице пришлось расписываться. Она пыталась бунтовать, делать вид, что не понимает, зачем это, говорила, что дочка ей не велела расписываться в чеках, но я был непреклонен.
Вообще, МарьВанна начала портиться довольно быстро.
Когда дома вечером звонил телефон, брать трубку не хотелось. Она часто звонила, будучи под мухой – теперь она могла себе такое позволить – и долго выговаривала, что мы ей не звоним, и не приезжаем. На самом деле я ездил к этой заразе по два раза на неделе. Более того: сотрудников своих подключил к этому делу, дай им Бог здоровья!
Но ей этого было мало – она хотела, чтобы приезжала моя жена. На резонное возражение, что нет никакой разницы, кто из нас приезжает, сейчас вот я приезжаю, потому что жене с детьми надо возиться, все чаще стало звучать «так зачем вы договор подписывали, если у вас дети»!
Бабка охуевала на глазах. Олька уже вздрагивала, когда вечером начинал трезвонить телефон. Причем МарьВанна была настойчива: не дозвонившись раз, она могла набирать номер по шесть раз кряду, чтобы потом задать возмущенный вопрос: «Ну где вы ходите»?
Я, поначалу старавшийся относится терпимо к чудачествам одинокого и больного человека, стоявшего на краю ямы, постепенно начинал звереть.
Упрекнуть себя мне было не в чем: я платил уже вдвое против того, что было оговорено, за лекарства деньги не брал вообще, как идиот носился по рынкам, покупая кошакам (к тому времени их стало двое) вырезку и рыбу, потом еще эту дрянь резал, потому что бабка была слаба, в ответ же получал какие-то невнятные предъявы и безосновательные жалобы. Адвокат, с которым я счел нужным поговорить, похвалила меня за предусмотрительность (это о чеках и графиках), но предупредила, что в суде договора ренты расторгаются довольно часто. Так что к письменным доказательствам того, что я хороший, я присовокупил аудио и видеозаписи, а также фотографии того, как мы с женой драим эту проклятую квартиру.
Каждый раз, как бабка зарывалась, я находил средство, чтобы ее осадить, но хватало этого ненадолго. Доча к тому времени исчезла с горизонта, зато нарисовалась «внучка» - энергичная парная девка, типа жена внука, якобы беременная от него. Когда я одним зимним вечером пришел к Марьванне, я увидел эту Дуньку, по незнанию и неосторожности (котики-котики!) развалившуюся в кресле. Она смерила вашего покорного слугу дерзким взглядом и предложила «проходить», на что я ответил, что мне не нужны приглашения, чтобы войти в собственную квартиру. Последовал обмен кисло-сладкими шуточками, какая-то бессмысленная полемика. Позже парная Дунька рассказала, что МарьВанна постоянно звонит ей и жалуется, что ее «плохо смотрят». МарьВанна отрицала это. Но объяснить, откуда у Дуньки мой телефон, так и не смогла. Дунька предложила мне компенсацию за слив. Грозила судом. Я пожелал ей удачи, после чего она надолго испарилась. Когда она пропала, МарьВанна на время присмирела.
Мы с женой решили, что нашу дуру всё-таки жалко, и решили особо не париться. Кое-какие вещи были еще раз оговорены, в частности, бабуся пообещала прекратить телефонный террор, и так мы плавно въехали в новый год. Какое-то время все было хорошо.
Но потом у болезни начался рецидив.
Кроме того, бабусе стало не хватать денег.
Плюс они стали пропадать.
Связано это, возможно, было с визитами соседа Сашки, местного алкашика, чья пожилая мама раз ворвалась в квартиру МарьВанны и устроила показательный скандал в моем присутствии. Она обвинила нашу божью старушку в том, что та спаивает и совращает ее сына, и настоятельно требовала, чтобы я прекратил давать ей денег, потому что здесь образовался натуральный притон. Я, понятно, сказал, что про притон – это не ко мне, а к милиционерам, и поинтересовался, чем я-то могу помочь. Ответа не последовало, но дама была горда тем, что открыла мне глаза на "эту старую гадину".
У меня к этому времени никаких иллюзий, собственно, уже не было – и почтение к старости, вбитое в меня когда-то воспитанием, было уже полностью утрачено.
Но меня все это касалось слабо. Я был стороной по договору, и не более. И я был нормальной такой стороной. Возил старушенцию по заводам ортопедической обуви, вызывал скорые, возил по поликлиникам, когда она умудрилась сломать себе руку, подметал за ее погаными котами, выслушивал всякий перманентный бред, призывал жену проявить терпение, когда у нее начинало рвать башню от бабусиных закидонов – в общем, это было нелегко.
Время от времени напоминавшую о себе бабову родню я посылал подальше. Однажды родственнички нарисовались снова: это была Дунька и ее маман.
Истошно кричая, оне побежали в комнату, проводили пальцем то тут, то там, и восклицали «посмотрите, какая здесь грязь»!
Но я был циничен: сказал, что могу показать, где тряпка, что я совершенно не против, чтобы они приезжали и в приступе любжи убирали за котами говно, ведь это их долг, как родственников – что может быть естественнее! – словом, поглумился от души, отчего они опять исчезли.
Исчезли, чтобы через пару месяцев появиться снова с какими-то двумя мужиками, в присутствии которых наша МарьВанна – то ли хитрая, то ли глупая, то ли в жопу пьяная – написала расписку, что отдает «свою квартиру» им.
И смех, и грех, ей-Богу!
В следующий мой визит МарьВанна написала – под мою диктовку – заявление в РОВД, что к ней в квартиру ворвались незнакомые люди и силой заставили написать эту злосчастную расписку. Карябая эту заяву, МарьВанна рыдала, как крокодил. Может, и над распиской рыдала, я не знаю. Дунька потом звонила, что-то верещала в трубку, но я даже не стал разговаривать. И она пропала – из моей жизни навсегда.
Прошло лето, аномально жаркое (я сам страдал от скачков давления и духоты), но не прикончившее МарьВанну. Звучит, наверное, не очень, но факт есть факт – к тому времени мы уже осатанели от бабкиных фокусов и, натурально, ждали, чтобы она побыстрее загнулась. Впрочем, дешевый корвалол (по шесть пузырьков за раз, я не знаю, что она с ними делала!) и дорогие витамины продолжали поставлять.
Этот адский ад продолжался еще несколько месяцев. МарьВанна то утихомиривалась, то – охреневая от собственной храбрости – звонила и заявляла «давайте расторгаться». Как правило, таким разговорам предшествовал визит какой-нибудь собесовской крысы или прихожанки местной церкви.
Время делало свое дело, мы даже как-то попривыкли к ее звонкам – во всяком случае, был момент, когда мы перестали дёргаться, если телефон звонил, как были и моменты удивления , если он вдруг не звонил. Если он не звонил, вместе с удивлением в души вползала надежда – неужели? Но эта надежда чести нам не делала, так что мы старались ее гнать. Хотя не хотелось.
Впрочем, она все равно никогда не оправдывалась.
Проходил день, и МарьВанна возвращалась с очередным креативом.
Ближе ко второму уже по счету новому году креатива стало больше – стало отчетливо ясно, что на бабку пошло нешуточное наступление.
Как выяснилось позже, это была дочка – со своими запоздалыми чуйвствами. Уж не знаю, какие кисельные берега она обещала своей мамаше, но та выносила нам мозг по полной. Понимая, что слов мало, доча начала даже наведываться к старушке, чего не делала, сколько мне известно, по крайней мере несколько лет, и даже что-то ей привозить начала. Я решил реагировать с олимпийским спокойствием. Когда МарьВанна передавала мне слова суфлера про суды и расторжения, я говорил совершенно равнодушно: подавайте в суд. Когда на следующий день МарьВанна звонила, чтобы я купил мяска котикам, я напоминал про суд, от чего она сразу начинала открещиваться. И так вот мы и жили довольно долго. Не довольствуясь звонками мне, МарьВанна постоянно звонила моей супруге, доводя ее до белого каления. В какой-то момент у нас с женой на этой почве стали портиться отношения. Нам готовы были компенсировать затраты, с нами хотели расторгнуть договор, который висел на нас каким-то проклятием. Тем паче он и в самом деле был уязвим – несмотря на все наши достоинства. Но я упёрся рогом. Расторгнут, значит расторгнут – будь, что будет. Лично я никаких соглашений ни с кем подписывать не буду.
И вот где-то тут любящая доча вышла из тени. Понятно, откуда она взяла телефон - в общем, она начала в него звонить!
Но сначала выбрала совершенно неверный тон: пыталась пугать, порочь какую-то дичь о том, что мы влезли в чужую жизнь, что на нас нет креста и тп горячечный бред! Я послал ее ко всем чертям! МарьВанна вертелась как уж на сковороде – явно подпевая и нашим, и вашим. Но я решил не вникать в нюансы: отныне, сказал я Шапокляке, я делаю только то, что должен по договору, в котором ни слова не сказано ни про котиков, ни про птичек, ни про мойку полов и прочее. Я пришел, деньги на стол кинул, и всё: она сама вольна ползти в магазин и покупать там всё, что ей заблагорассудится.
От такой перспективы МарьВанна снова села на жопу. Возможно, этим объясняется то, что и тон дочиных выступлений поменялся. Она по-прежнему звонила - моей жене, но теперь не с угрозами, а с мольбами, с рассказами о безрадостном детстве, о невкусном девичестве. Она хотела искупить вину перед мамой, и взять ее к себе, и еще что-то такое невыносимо прекрасное сделать, такое, чего мы, при всех наших добродетелях, сделать не сможем, взывала к христианскому милосердию и проч…
Да, сулила деньги!
Когда жена рассказывала мне об этом, я видел, что она: а) преисполнена сочувствия; б) ужасно хочет скинуть с себя эту тяжеленную обузу, которую еще хрен знает сколько волочить!
Люди предлагали деньги. Бабка – чёрт бы ее побрал! – еще и нас переживет, хули за нее держаться?!
...Эта петрушка тоже длилась долго. Я не собирался сдаваться: у меня к тому времени уже выработался определенный иммунитет – все было по фигу. Но я видел, что моей жене не по фигу. Что мое упорство хуже всего отражается именно на ней. Что она хочет, чтобы этот чертов договор был расторгнут. Чтобы МарьВанна вместе со своей квартирой была вычеркнута из нашей жизни к такой-то матери и забыта, как ужасный сон!
Так что в конце концов мы ее вычеркнули. Получили неплохие бабки и отпраздновали окончание этой истории. Олька была счастлива.
…Правда, МарьВанна продолжала звонить. Ей без нас стало как-то очинна плохо. О ней не заботились. И о кошках тоже. Ужасная история. Только с двадцатого объяснения до нее дошло, что звонить больше не надо.
…Через пару месяцев МарьВанна, не выдержав любви родственников, умерла.
…Сейчас ее дочери, внуки и прочее потомство бодаются в суде за квартиру.
Горощеня А Н
